Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

А на что-нибудь рассчитывать узник должен был – к тому же не затягивая. Рейневан сообразил, что с последнего обеда прошло двое суток. Сорок восемь часов он не ел и почти не пил.

– Visum repertum, visum repertum, visum repertum[638]. Кабустира, бустира, тира, ра.

Повторенное заклинание дало не больше, чем произнесенное впервые. Стены oubliette – или, как это называл де Бергов, уморильни – засветились как фосфор, разгорелись, как трухлявый пень в лесу. Подтверждалась невеселая истина о перекрытии ямы каким-то сильным защитным заклинанием. В то же время не светился, не источал ни малейшего свечения прикованный к стене скелет, в котором Рейневан угадывал Рупилиуса, крупного теоретика и практика чернокнижецких тайн. Крупный ли, нет ли, Рупилиус, представший в виде радостно лыбящегося скелета, в противоположность стенам никакой магии не излучал, из чего, несомненно, следовало, что дела магиков гораздо устойчивее, нежели они сами.

Рейневан несколько пал духом – у него была тихая надежда, что периапт позволит обнаружить что-нибудь, что в его положении оказалось бы полезным. Ведь будучи чародеем, Рупилиус мог пронести в яму какие-нибудь магические предметы, хотя бы в заднем проходе, как в свое время сделал заключенный в Башню Шутов магик Циркулюс. Однако при Рупилиусе Силезце не было ничего. И он был здесь, подсказывал рассудок, сидел в углу и щерил зубы посреди других истлевших и поломанных костей. Если б у него были другие возможности, подсказывал рассудок, он бы так не кончил.

Строго приказав рассудку помалкивать, Рейневан приложил амулет к губам, потом ко лбу.

– Visum repertum, visum repertum, visum repertum…

Руки у него немного дрожали, шепот с трудом проходил сквозь гортань и губы. Докучал голод. Жажда еще больше. Его начало охватывать очень неприятное чувство.

Чувство отчаяния.

Он не знал, сколько прошло времени, как долго он уже был в заточении. Счет времени он терял быстро, то и дело погружался в сон, порой неровный и мгновенный, порой глубокий, близкий к летаргии. Органы чувств обманывали, он слышал голоса, стоны, всхлипывания, скрип камня о камень, удары металла о металл. Где-то далеко, он мог бы поклясться, смеялась девушка. Кто-то, он поклялся бы, пел:

Gruonet der walt allenthalben,Wa ist min geselle alse lange?Der ist geriten hinnen,O wi, wer sol mich minnen?

«Типичные проявления, – подумал он. – Голод и обезвоживание начинают брать свое. Я теряю разум. Схожу с ума».

И неожиданно случилось нечто, уверившее его в том. Что он уже сошел.

Противоположная стена узилища пошевелилась.

Щели стены явно деформировались, заколебались, как тронутая ветром узорчатая ткань. Стена вдруг вздулась, как парус, превратилась в огромный, быстро растущий пузырь. Пузырь лопнул с клейким звуком. И из него что-то выделилось.

Это что-то было невидимо, явно скрыто под чарой. Однако, ошарашенный, замерший и втиснувшийся в угол Рейневан видел контуры фигуры, фигуры прозрачной, меняющей форму, переливающейся при движении словно вода. Он понял, почему вообще в состоянии это видеть. В яме все еще висели остатки чары, высланной обнаруживающим магию периаптом.

Прозрачная фигура не заметила его, перемещаясь плавно в сторону скелета Рупилиуса. А Рейневан вдруг с ослепительной уверенностью понял, что это может быть его единственный шанс.

– Video videndum![639] – крикнул он, держа амулет в руке. – Алеф Тау!

Фигура материализовалась так бурно, что ее аж пошатнуло. И это серьезно облегчило Рейневану задачу. Он словно рысь прыгнул на пришельца, вцепился, повалил на глинобитный пол. Изо всей силы всадил кулак под ребра. Воздух вышел из пришельца вместе с ругательством, а Рейневан схватил его за горло. То есть хотел схватить, потому что неожиданно получил удар головой в лицо. И хоть у него аж в глазах потемнело, он ответил таким же ударом, калеча себе лоб о зубы. Получивший удар выругался снова, а потом неразборчиво крикнул. Обнаруживающий магию амулет начал действовать автоматически, в яме посветлело. «Ну конечно, – успел подумать Рейневан, чувствуя, как какая-то страшная сила поднимает его в воздух. – Это, несомненно, чародей, человек, знающий магию, – подумал он. – Я нарвался на магика», – подумал он за мгновение до того, как с жуткой силой треснулся о стену. Сполз и свернулся в клубок, не способный на какие-либо действия.

Пришелец тронул его носком башмака и тихо спросил:

– Ты жив?

Рейневан не ответил.

– Кто ты, черт побери, такой?

Он не ответил и на этот раз, свернулся еще сильнее в клубок. Пришелец наклонился, поднял с пола амулет.

– Периапт Висумрепертум, – распознал он с нотками удивления в голосе. – Неплохо изготовлен. А мою фа-фиаду[640] ты увидел с помощью Заклинания Истинного Видения… Толедо?

– Alma… – простонал Рейневан, ощупывая голову и затылок. – Mater… Nostra… Clavis… Salomonis?

– Ладно, ладно, достаточно, обойдемся без демонстрирования. Кто изготовил Висумрепертум? Ты?

– Телес… Йост Дун. Из Опатовиц.

– И из Гейдельберга, – небрежно добавил пришелец. – Как там у него?

– Все здоровы.

Пришелец переступил с ноги на ногу. Это был сорокалетний на первый взгляд мужчина, невысокий, полный, широкоплечий, сгорбленный как бы под весом собственных плеч. На нем была серая, простая и не очень чистая одежда слуги или подмастерья. Однако Рейневан мог бы поспорить на что угодно, что пришелец не был ни подмастерьем, ни слугой.

– Дашь слово, – спросил пришелец, ощупывая нос, – что не бросишься на меня снова?

– Не дам.

– Э?..

– Я должен отсюда выбраться.

Мужчина какое-то время молчал.

– Понимаю, – наконец сказал хрипло. – Сидишь в oubliette, я знаю, для чего служит oubliette. Я принесу тебе еду и напиток. Только не делай из этого слишком далеко идущие выводы.

Рейневан поглощал хлеб, колбасу и сыр так, что едва успевал дышать. А жидким пивом чуть не захлебнулся. Насытив первый голод, стал есть медленнее, жевать тщательнее. Мужчина в серой одежде слуги с интересом присматривался к нему. Рейневан, наевшись и напившись, ответил тем же.

– Отто де Бергов, – бросил мужчина. – Тот кто тебя сюда засадил. Он знает о твоих магических способностях?

– В общих чертах.

– Как долго ты сидишь?

– А какой сегодня день?

– Сам… – Мужчина осекся. – То есть Поминание. Commemoratio animarum[641].

Рейневан высосал из кувшина остатки пива, а корочку хлеба спрятал за пазуху.

– Можешь перестать водить меня за нос, – заявил он. – Когда ты пошел за едой, я осмотрел предметы, которые ты принес, те вон, что там лежат. Омела, кора березы, веточка тиса, свеча, железное кольцо, черный камень. Типичные атрибуты церемониала для умерших. А сегодня, как следует из твоей оговорки, праздник Самайн. Ты проник через стену, чтобы почтить память этих костей… причем в соответствии с ритуалом Старших Рас. Следовательно, это был твой родственник. Либо друг.